Можно сказать, что в провинции жизнь, несмотря на все реформы, по-прежнему бьет ключом, чаще всего — по голове. А чего же еще, напившись самогону, народу делать? Правильно, выяснять, кто кого уважает! А потому жизнь и служба провинциальной милиции заполнена не раскрытием громких преступлений, хотя и такие случаются, а нудной рутиной — пьяной бытовухой.

Красиво жить не запретишь!

Десять утра.

— С утра, наконец, кражу раскрыли, — рассказывает старший опер Иванов. – Два дня назад мужик пришел – заготовитель. Приехал в город с казенными деньгами. Да загулял с радости, что жены рядом нет. Сейчас подозреваемую доставят – побудешь понятой при обыске, а мы за дверями подождем.

Подозреваемая – полная дамочка лет под тридцать, лицо глуповатое.

— Отвернитесь, — говорит она сотрудницам отдела, пришедшим для проведения личного обыска. – Я стесняюсь.

Отворачиваться не положено – это же обыск! Хотя и смотреть противно – большой обвисший живот, давно не мытое тело. Да еще запах…

— Ты что, в штаны наложила?

— Не успела до туалета, — слегка краснеет подозреваемая.

Остатки украденных у заготовителя денег находятся в резиновом сапоге – под стелькой. Денег очень мало. Почти ничего! Задержанная говорит, что два дня водила новых знакомых (двоих парней) по барам-ресторанам, покупала им и себе одежду. Вот, в пакете новые трусы – себе купила.

…В соседнем кабинете потерпевший-заготовитель в который раз рассказывает свою «лав стори». Как познакомился с девушкой на трассе. Как посадил в машину. Как она горько плакала, жаловалась, что ее муж выгнал, ей идти некуда. А дома двое маленьких детей остались, а муж пьяный…

Пожалели мужики (их двое было) женщину. Привезли к себе на квартиру, накормили, напоили, а утром проснулись – ни девицы, ни денег казенных!

…Примерно к обеду опера привезли двоих 17-летних подозреваемых – это их наша дамочка по ресторанам двое суток водила.

Пацаны ершистые – грубят милиционерам, все отрицают. Одного ловить пришлось – в окно сиганул и огородами пытался удрать.

— Оба уже привлекались, только в суд дело не пошло, — рассказывает старший опер Иванов. – Это ж надо же! Купила себе двух мальчиков! Платила им за то, что ее трахали. А они еще признались, что часть денег у нее, у пьяной, вытащили. Обновки себе на вещевом справили! Ну народ! А девушка-то – многодетная. Муж у нее нормальный мужик, работает, да бегает по ночам – жену по притонам ищет, домой, к детям, ведет. Детей двое – все на нем. Еще четверо детей давно пристроены – она лишена родительских прав на них. Ну народ! Пацаны ей цветы покупали – она им деньги давала. Красиво жить не запретишь!

Тишина перед боем

Восемь часов вечера. В отделении необычно тихо. Пусты камеры для задержанных, никто не орет, не требует адвоката, не кроет матом оперов, не грозит всем увольнением, не поет песен.

— Тишина перед боем, — шутит оперативный дежурный. – С нами останетесь или уже домой? Смотрите, «кино» только начинается. Целая ночь впереди, когда народ культурно отдыхать начнет… Ну, кажется, началось! – констатирует дежурный, записав адрес вызова милиции. – На Воровского уже кого-то убивают. Прошу всех бегом – на выезд!

На часах 20.30. На улице – холодная весна только началась. Дождик то моросит, то льет как из ведра. В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, но надо спасать пьяное человечество!

Долго колесим в сгущающейся темноте по темным поселковым грунтовым дорогам, покуда не находим нужный двор. В доме горит свет, двери – настежь.

— Господи! Только бы не убийство, — бормочет старший опер. – Хоть бы дождь перестал!

— Эй, есть кто живой? – осторожно окликает участковый. — Милицию вызывали?

— Милицию вызывали! – навстречу выходит улыбающаяся хозяйка дома. – А муж уже спит. Это соседка звонила, побоялась, что он меня убьет. Он всегда, когда меня ревнует, буянит, – поясняет женщина, «освещая» комнату свежим большим «фонарем» под правым глазом. – Ревнивый он у меня!

Ревнивец и «убивец» — хиленький мужичок пожилых лет — смирно лежит на коечке, прикрытый одеялом. Встает неохотно, но не выступает.

Отвечая на вопросы участкового, побитая жена одновременно выговаривает мужу:

— Толя Петров! Я тебя предупреждала, чтобы ты не дрался. Ты двадцать лет меня бьешь, а я тебя так любила! Толя Петров! Я так тебя любила!

— Может, не будете забирать его, — строит глазки участковому соседка. – Он проспится, а потом они помирятся. Они уже помирились.

— Да вам что, милиция – пугало, что ли? – не выдерживает участковый. — Среди ночи звоните: убивают! А если мы уедем, он опять драться будет и убьет? Он ее двадцать лет колотит, а она терпит! Собирайтесь, в отделение поедем!

— Ну, гадина, разберемся, — бормочет Толя Петров, натягивая рубашку и брюки. – Ты у меня еще…

Гражданский стриптиз

На часах половина второго ночи. А дождик все идет. Мелкий и пакостный. В дежурке уже прилично народу. Самого разного.

— Ну, участковый, теперь я вас съем! – громко заявляет задержанный пожилой мужчина, профессорского вида. Его задержал патруль в час ночи на центральном проспекте – за торговлю спиртным. «Профессор» все отрицает и грозит милиции всеми казнями египетскими.

Работает он в баре, ночным сторожем. Вот и торгует паленой водкой по ночам. При себе у задержанного матерчатая сумка, в которой выразительно гремят полные бутылки. Он утверждает, что шел на работу – в бар, туда якобы и нес водку. Вместе с пивом. Дескать, закончилось пиво в баре. Бред, но мужик нудный и вредный.

— Наш лучший друг, — говорит мне участковый. — Он на меня столько «телег» в прокуратуру писал – тонны бумаг. Его штрафуют за водку, а он – опять.

…Отталкивая постового, в отделение буквально врывается пьяная дамочка в накинутом наизнанку пальто.

— Что, родная, раздели-ограбили? – сочувственно спрашивает дежурный.

— Раздели! – вызывающе-сердито говорит дамочка и резко сбрасывает на пол пальто. Под ним – пышные телеса в кружевном исподнем. – Вы – милиция, вот и разбирайтесь.

— Накинь пальто, не стыдно?

— Это вам должно быть стыдно, что у вас на улицах порядочных женщин раздевают!

— В ресторане, что ли, была?

— А что? Имею право!

— Да имеешь, имеешь! Раздел кто? Свои или чужие?

— Свои… — резко отойдя от агрессии, чуть не плачет женщина. — Танька со своими друзьями. Удружила подруга!

Далее следует печальный рассказ про Таньку и ее друзей кавказцев, которые все были в ресторане, потом поругались и оставили дамочку без одежды…

…Пятый час утра. Спать хочется. «Убивец» Толя Петров сладко храпит в камере, а телефон на столе оперативного дежурного не умолкает…

Еще раз про любовь…

В старом дежурном «УАЗике» на сиденьях вода. Крыша подтекает. Приходится садиться. По дороге обсохнем! Снова колесим по залитому дождем поселковому бездорожью. Снова фары выхватывают из темноты одинокую женскую фигуру – в наспех накинутом пальто, в калошах на босу ногу. Кому не спится в ночь глухую?!

Снова опрос соседей – свидетелей семейного пьяного скандала, снова составление протокола… А дождь все не унимается. Весна на дворе!

Очередной вызов на происшествие застает нас по дороге в отдел. Похоже, что-то посерьезнее, чем пьяная драка между мужем и женой. Так и есть. Ночью к хозяину дома заходили трое – на разборку. Выбитое окно, кровь на полу и шторах. Жена говорит, что муж, раненный ножом, исчез со двора. В одних трусах…

— Ну что ж, проедем в пару адресов, — говорит старший опер Иванов. – Кажется, я знаю, кого можно выдернуть. Только освободился – и уже по новой…

В доме подозреваемого во всех окнах горит свет, слышна громкая музыка. Здесь еще спать не ложились. Старший опер с участковым исчезают в калитке и какое-то время спустя выводят плюгавенького молодого мужчину. Он вырывается, материт милиционеров. Следом тащится пьяная худосочная девица – виновница «торжества». Это она, как выяснилось, подбила ночью пьяных дружков на разборки с соседом. Дескать, Носатый приставал к ней, невинной. И оскорбил ее, когда она ему отказала.

Вымокшие под дождем и злые садимся в машину. Задержанный орет и матерится, девица все скулит про любовь к нему. Ноет до самого отдела.

…Почти шесть утра. Кофе уже просто не лезет в горло – сколько можно?! Хочется спать или ругаться очень плохими словами. Дежурный пишет что-то в журнале, сладко храпит в камере Толя Петров, новенький – по кличке Мокрый – бушует. Орет, аж перепонки лопаются:

— Ну, менты! Ну, суки, ну врежьте мне, ну врежьте! – орет Мокрый. На него не обращают внимания и парень заводится еще больше – мат стоит площадной! Его подружка Люся сидит на скамье для задержанных и, раскачиваясь из стороны в сторону, противно ноет:

— Витенька… я тебя любила… а ты меня бросил… а я запила, а я тебя любила… а ты меня бросил…

День да ночь — сутки прочь!

Мокрый орет ровно сорок пять минут. Внезапно в отделе наступает звенящая тишина. Шесть часов утра. Вставай, страна огромная! Утро красит нежным светом! Еще ты дремлешь, друг прелестный! Спит Мокрый, пообещав ментам всех поубивать. Спит Толя Петров, который двадцать лет бьет жену, которая его любит. Спит Люся, которую бросил Витя, которая его любит. Спит в больнице Носатый, который обидел Люсю, которого пырнул ножиком Мокрый, которого все-таки нашли милиционеры и доставили в больницу.

Не спят дежурная опергруппа и дежурный – готовятся с девяти утра сдавать смену. Если больше ничего не случится…

Небо затянуто свинцовыми тяжелыми тучами, моросит дождь. Он тоже не спит – работа у него такая, мартовский дождь. Ночь прошла, как драма Шекспира. И всюду страсти роковые, и от судеб спасенья нет. Впрочем, это уже, кажется, не Шекспир, а кто-то из наших классиков. Вспомнить бы кто? Как хочется домой – там тишина и покой, там родные котейки, там тепло и нет пьяных Толей Петровых, Люсей, Витьков и иже с ними. Каждый сам хозяин своей судьбы.

(Окончание. Начало в №20.)

— Постойте, лейтенант! – тихий голос Аркадина...

Добавить комментарий